Холодный дом

Постояли в темноте, чтобы привыкли глаза. Отправились дальше, полагаясь больше на слух, чем на зрение. Илья Павлович вниз по лестнице, а его помощник — вверх.

Спуск по ступенькам в темноте всегда опаснее, чем подъём. Вероятность оступиться и, покатившись кубарем, сломать шею гораздо выше.

Осторожно нащупать ногой опору, перенести вес, начать искать ступеньку второй ногой.

У подножия лестницы кто-то невидимый возился и поскуливал. Несложно предположить, что это — Соломон Минц. Любой другой из бомбистов, слыша шаги, уже открыл бы стрельбу.

Ну, что ж... Тем лучше. Бывшего студента-химика нужно брать быстро и жёстко, а потом сразу требовать показать, где находится лаборатория. Со слабовольными юнцами этот фокус удаётся в девяти случаях из десяти возможных.

Мещеряков приготовил револьвер. Просто на всякий случай, чтобы обезопасить себя от какой бы то ни было неожиданности.

Шаг.

Ещё шаг.

Зеленоватое свечение, исходившее от покрытых толстым слоем инея стен, появилось внезапно и застигло жандарма врасплох.

Он замер на одной ноге, глядя вниз. Там, у самой двери чёрного хода, корчился на полу Соломон Минц, пачкая нелепое куцее пальто. Одной рукой он толкал дверь, которая упрямо не поддавалась, а второй прикрывал голову, как будто его сейчас начнут бить. Напуганный, растерянный, а значит, тёпленький и готовый раскрыться на допросе, как бутон на рассвете. Ротмистр был уже готов кинуться к бомбисту, но на ступеньках перед ним возник давнишний старик-призрак. Спутать с кем-то невозможно. Те же косоворотка и зипун, те же кудлатая борода и пробор в волосах.

Призрак раскинул руки, останавливая жандарма, который словно натолкнулся на невидимую стену.

— Погодь, ваше благородие, — прошептал старик. — Погодь чуток.

Свечение усилилось, позволяя разглядеть всё до мелочей. Пришитый белыми нитками рукав пальто у Соломона. Глубокие царапины на двери. Кровь, запёкшуюся под ногтями химика.

— Погодь, барин, погодь... — бормотал призрак, будто читал заклинание.

Высокая нескладная фигура в длинном фартуке, покрытом бурыми пятнами, появилась из темноты. В два шага поравнялась с бомбистом. Взлетел тяжёлый мясницкий тесак... Опустился. Снова взлетел. И так трижды.

Всего три мгновения понадобилось, чтобы рука, нога и голова Соломона Минца оказались на полу отдельно от туловища.

Мясник повернулся к лестнице, открыл пасть, полную кривых жёлтых зубов, длинных, как у лошади, и захохотал, потрясая тесаком.