Холодный дом

Они даже не шелохнулась, хотя никаких видимых запоров не было — ни засова, ни навесного замка. Может, кто подпёр колом с той стороны? Только зачем? Мещеряков ударил ещё раз. Аж плечо заныло. Но ничего. Дверь даже не шелохнулась.

— Да не старайся, барин, — сказал призрак. — Только покалечишься. Я это сколько лет наблюдаю.

— Ты что, тоже из их шайки? — Мещеряков послушался, отошёл, потирая плечо.

— А я, ваше благородие... — начал старик, но в это мгновение наверху грохнул выстрел. За ним второй.

Ротмистр, не слушая более словоохотливого призрака, кинулся вверх по лестнице.

— Эх, барин... — послышалось вслед. — Поспешать надобно медленно...

Мещеряков прыгал через три ступеньки, опасаясь лишь одного — оступишься, подвернёшь ногу и нарубят тебя, как в мясном ряду. Он не знал, причинит ли вред привидению-убийце пуля из Смит-энд-Вессона.

Зеленоватое свечение стен и потолка только усилилось, что, кончено, облегчало бег, но навевало ещё большей жути.

Вот и третий этаж. Взгляд вправо, взгляд влево. Никого!

Неужели выше?

Четвёртый этаж был последним.

Заметив движение на лестничном пролёте, Мещеряков вскинул револьвер, но вовремя остановился, не выстрелил. Навстречу ему, неуверенно, будто слепая, шла Барбара Руцинская. Шапочку с вуалью она потеряла. Чёрные локоны упали на глаза. Оружия в её руках жандарм не разглядел.

Полячка успела сделать три шага по ступенькам, как из стены высунулась длинная когтистая лапа, схватила бомбистку за плечо, дёрнула. Барбара с размаху ударилась о стену и закричала.

Воцарилась тишина, которая казалась подозрительной и невзаправдашней. Так не должно быть.

Справа донёсся слабый стон.

Держа Смит-энд-Вессон наготове, Мещеряков направился туда.

Родион Сальков лежал бездыханный. Пуля вошла ему точно между глаз. Вахмистр Степаныч ещё жил, но кровавые пузыри на губах показывали, что пробито лёгкое и осталось жандарму не много.

— Виноват, вашбродь... — прохрипел он, когда Илья Павлович подбежал и присел рядом. — Не успел. Это она его. А он меня. А я не успел...

— За что она его?

— Сказала: «Ты убил Глеба, Иуда!» Вот так вот...

— Значит, Лашкевича он застрелил... — задумчиво проговорил ротмистр и тут же опомнился. — Я перевяжу, Степаныч! Погоди!

Но было поздно. Вахмистр смотрел в потолок остановившимся взглядом.

— Прости, Степаныч... — Мещеряков одним движением закрыл глаза погибшего.