Вернуться

На песке остался бурый след с клоками серой шерсти, мяса и дымчатого пуха. Я невольно отряхнул пыльные ладони. Федор прав, стоит ли мараться? Все равно глубоко не зарыть: или бродячие собаки откопают, или помойные птицы исклюют, так зачем?

Но к кустам мы все же подошли. Вначале просто посмотреть, как глубоко собрался копать Сашка, не имея инструментов, веткой разрыхляя твердую землю и руками загребая ее в сторону, а потом и вовсе принялись давать советы. Я даже сбегал и принес кусок серого шифера, сколотого с крыши беседки. Его приспособили вместо совка, работа пошла быстрее, и мы поспорили, шифер это или черепица. В общем, едва наметившийся бунт затих, когда за нашими спинами прозвучал посторонний голос.

— Ребята, что вы тут делаете?

Обернулись синхронно, как по команде. Федька нахмурился, скрестил руки на груди и буркнул что-то вроде: «Не ваше дело», но очень тихо и, на всякий случай, неразборчиво.

Я сделал шаг в сторону — тетка местная, сейчас как поднимет хай, что мы подкапываем ее «родимые» кустики, разоряем цветник и нарушаем «экологию» двора! Знаю таких. Живут, словно помещики-землевладельцы, копают грядки в общественных местах. Их папа захватчиками зовет, говорит, если они где-то вскопали, что-то посадили, вроде как из благих побуждений, для красоты, нипочем потом не докажешь, что двор общий: «тут не ходи», «цветы не рви», «а ты их сажал?». Короче, проще не связываться.

В который раз за сегодня меня удивил Сашка. Он с упрямством золотоискателя продолжал копать яму, а когда на острое плечо легла рука — тетка требовала внимания — громко и четко произнес: «Не мешайте, пожалуйста. Могилу копаем».

Не-е, я бы так не смог. Определенно.

Как ни странно, тетка шум не подняла, а после Сашкиных слов и вовсе наклонилась до самой земли, зашептала что-то над трупиком — что именно, мне не удалось расслышать, как я и не напрягал слух — замахала костлявыми руками. Мы застыли от удивления. Еще раз окинула нас взглядом, порылась в необъятном бауле и вручила каждому по конфете. Хмыкнула, двинулась в сторону дороги и уже на полпути повернулась, обращаясь к Сашке. К слову, вид у него был ошарашенный: рот раскрыт, глаза вытаращенные, конфета в испачканном кулаке зажата, крепко, как рукоять гранаты на физкультуре — вот-вот кинет вслед.

— Вы котенка-то не хороните. Прежде убедитесь, что мертвый он, — и подмигнула.

Федор с лица спал, побелел. Сашкины колени тряслись, сам видел. М-да, думаю я тогда тоже офонарел ничуть не меньше. Первым в себя пришел Федька.