Письма с того берега

Мне хотелось воздать этому моменту необходимые почести, насладиться им в должной мере. Думаю, для полноты впечатлений было бы нелишне налить уравновешенное гранатовое вино в длиннотелый хрустальный «тюльпан», неспешно поднести его к губам, ощутить неповторимый винный запах, постоянно меняющий оттенки и принять первый глоток торжественно, как причастие. Но у меня не было ни вина, ни бокалов. Зато были свечи и камин, поэтому в тот вечер моя гостиная была насыщена живым приручённым светом.

Можешь ли ты вообразить мой почти священный трепет при открытии переплёта — и последующую бездну разочарования? Там ничего не было! То есть, буквально ничего — все листы были безобразно чисты.

Я лихорадочно переворачивала страницы, смотрела сквозь них на огонёк свечи в надежде, что от этого проступят знаки чьей-то тайнописи, в исступлении трясла книгу, точно пыталась вытряхнуть из неё не только буквы, но и душу. Тщетно. Пустые лощёные страницы смеялись мне в лицо. В сердцах я швырнула книгу на пол, она упала на ковер возле камина и раскрылась примерно на середине.

Я не поверила своим глазам — на листе отчётливо проступили буквы. Начертанная, иначе и не скажешь, угловатыми колкими значками надпись гласила:

«Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав».

И чуть ниже явно издевательская приписка:

Лукиан, если кто не в курсе.

Вообрази? Я была ошарашена, разумеется, но очень скоро взяла себя в руки: похоже, книга открывала мне небывалые горизонты. Судя по всему, она чутко улавливала нюансы настроений и была предрасположена к диалогу.

Вот так у меня появился компаньон. Впоследствии я проводила долгие вечера, перечитывая давно забытые книги. Это был явный симбиоз: стоило мне подумать о когда-то прочитанном сюжете, или вспомнить название романа, или просто вытащить из сундуков памяти полузабытую цитату, как книга наливалась тяжестью сказанных кем-то слов. Она могла дать мне всё — всё, что я когда-либо читала, даже мельком, вскользь. Но не более. Я не могла прочесть ничего нового сверх того, что уже было во мне.

Что при этом получала книга? Трудно сказать — думаю, за пропасть перелистанных ею людей я вряд ли могла удивить, а уж наполнить новым смыслом — тем более. Предположу, что она просто любит хорошую компанию и коротает со мной свою вечность под треск дров в камине и шёпот саламандр. А я на время забываю обо всем, когда открываю переплёт и вдыхаю аромат книги — совершенно особенный, её собственный, сплетённый из множества запахов тех людей, которые жили ею прежде меня.