Душа

Душа

Кирилл Илюхин

Душа

«Опаснейший подводный камень для правосудия — это предубеждение»

Жан-Жак Руссо

Громкий низкий голос разнесся по огромному залу — древнему, как само правосудие.

— Начинаются слушания. Сегодня 19 марта, 21-й год с Прилета.

Висящие на стенах портреты борцов за права и справедливость из разных веков суровым взглядом осматривали толпу. «Закон суров, но он — закон» — читалось в их лицах. Они не раз и не два отправляли кого-то на виселицу, а когда в руках у человека власть над жизнью и смертью, то внутри у него все меняется.

Судья становится богом в глазах простых людей, неприкосновенным и всемогущим.

С огромной долей раболепия все смотрели и на Судью, сидящего за своей трибуной в конце зала. Тот назвал имя подсудимого, суть обвинения и имя истца от государства, после чего сел на свое место. Удар деревянного молотка обозначил начало процесса. Все в зале, кроме четырех приставов, шестнадцати охранников и самого обвиняемого, безмолвно и осторожно начали рассаживаться.

Сотни людей, абсолютно не похожих друг на друга и пришедших сюда с разной целью, но с одинаковым интересом. И каждый из них был зажат настолько, что не смел открывать рта. Любой сторонний свидетель во время такого процесса почему-то считает, что если издаст слишком много шума, то его кинут в камеру к тому, кого судят. Этот страх откладывался где-то на подкорке мозга, и каждый присутствующий подсознательно стремился держаться от Фемиды на почтительном расстоянии, хотя бы в плане звуков.

Но никто из присутствующих в действительности не мог быть на месте Отто — худого, бледного и порядком заросшего мужчины с седеющей козлиной бородой. Его обвиняли в неслыханном злодействе, о чем и поведал Судья в самом начале процесса. То, что сотворил этот жалкий человек, стоящий сейчас в железной клетке справа от гостей суда, не совершал до этого никто. Подобное, единственное в своем роде преступление, всегда вызывает немало трудностей на всех этапах судопроизводства.

Облегчил задачу сам Отто, который частично признал вину, и больше ни один адвокат не хотел его защищать. Теперь мужчине предстояло самостоятельно доказывать Судье и присяжным, что совершенное не было предумышленным и хладнокровным преступлением, попирающим основы семьи и общества. Но даже ему самому уже давно казалось, что это невозможно.