Незабудки

А потом, уже в августе, в то самое воскресенье, мы все стояли до поздней ночи кто под подъездами школ, кто перед домами культуры, где, собственно, и происходило весь день, так сказать, изъявление народной любви. Ну, то есть это они думали – что любви, мы-то все знали совершенно обратное. И рассчитывали отстоять свою точку зрения. Свернутые гармошками бюллетени, независимые наблюдатели, которых они даже на порог участков для голосования не пускали, независимый референдум в сети. Это же было так очевидно. И каждый, кто там был, ни секунды не сомневался, что мы уже победили, и главное теперь – не дать замолчать нашу победу.

Наша вера была огромна, как черное небо над дворами, над городом, над страной.

И все мы знали, каждый знал, что до утра доживут не все.

Над драконьим логовом стояло багровое зарево.

Кто первый сказал, когда они начали стрелять в толпу, что дракона, возможно, давным-давно нет? А может, и не было никогда.

Парни, с которыми я был тогда в одной компании, твердили в один голос, что так оно и есть.

Что он вообще не дракон. А потом я сам увидел. Когда он спустился с неба в толпу – не слетел, закрывая огромными крыльями небо, а вышел из вертолета, приземлившегося на площадке в его резиденции на окраине города.

Нам показывали по телевизору.

Я потом несколько дней вообще разговаривать ни с кем не мог, так это было удивительно. И обидно – даже не до слез, а просто в горле стоял тяжелый горький ком, удушливо пахнущий пеплом.

Не может быть. Просто вот не может быть – и все.

Я тогда думал, что убить его – проще простого. Я даже представлял, как это могло бы быть. Один удар, и конец.

Я не перестаю об этом думать до сих пор. Хотя, если честно, на какой-то момент это перестало быть для меня важным. До тех пор, пока не познакомился с Юзькой.

***

Мы сидим в подвале старой пятиэтажки, где-то из прохудившихся труб капает вода, за окном медленно сереет воздух, и я думаю, что если Юзьку повяжут, я его убью.

Потом ее сон становится непрочным, она пытается пошевелиться, едва слышно стонет от боли в затекших плечах и пояснице, и я понимаю, что нет никакого смысла ждать.

Если я его не убью, это никогда не кончится. Мы все так и будем ныкаться по подвалам, по чужим квартирам, будем обмирать от ужаса, выходя из магазина, куда выскочили из дома на пять минут за хлебом, молоком и сигаретами. Будем шарахаться при виде микроавтобусов с затемненными стеклами, будем оставлять дома телефоны, выходя на воскресную прогулку.