Неведомые сказки

— И твоих дружков с "Эспаньолы" тоже!

Маленькое недоразумение

— Подменили!!!

Истошный женский крик разорвал тишину утра. Ставни разлетелись в стороны, чуть не слетев с петель. Куры, бродившие по подворью в поисках корма, всполошились и бросились в разные стороны.

— А? Чего? — послышался хриплый голос хозяина дома.

— Ребёнка подменили! — голосила женщина, высунувшись по пояс из окна. — Я просыпаюсь, а кроватка пустая! Нашего Васятку гномы украли и своего выродка заместо него подбросили! Вот он, тварёныш, на крыльце валяется!

— У-у-убью! — заревел мужик.

Что-то со звоном ударилось в стену, с грохотом шмякнулась о пол отброшенная табуретка. Пушистый малыш на крыльце дёрнул ручками и зашёлся в испуганном плаче. — Где топор?!

— Не трожь! — взвизгнула баба. — Его обратно сменять можно! Я к кузнецу снесу, тот всей нечисти родня, должон будет помочь...

Она выскочила на крыльцо, завернула ребёнка в грязную тряпку, стараясь не касаться его руками, и понесла в дом.

Из щели рядом со ступеньками за ней в ужасе следили четыре глаза со зрачками-щелочками.

Обросший пушистым мехом домовой до боли закусил кулак, чтобы не заорать. Рядом с ним тихонько всхлипывала и подвывала домовиха.

Розовое со сна солнце понемногу всплывало из-за окоёма. В курятнике слышалось довольное гуканье — Васятка как раз обнаружил вторую кладку яиц.

Над рассветным лесом в другую сторону от хутора лениво ползла точка — аист с пустой торбочкой.

Долгим осенним вечером

Вдали, у болота, слышался непонятный шум, перемежающийся мерным рокотанием.

Для слуха он был приятен, напоминал диковинную музыку, но царевич ни разу не слышал, чтобы гусляры, гудочники или другие музыканты играли на такой лад. Он едва заметно пожал плечами и перевёл взгляд в комнату.

Длинный ряд вышивальщиц на пристенных лавках время от времени дружно взмахивал руками, отчего огоньки на свечах прыгали и метались, как курица при виде соседской кошки. Тянущиеся за иглами нити делали девушек похожими на деталь ткацкого станка, навроде того, что стоял дома у заезжего немца.

Царевич моргнул и с досадой помотал головой, чтобы неприятное уподобление побыстрее из неё вылетело.

— Степь-да-степь-широ-о-о-ока-а-я-а-а-а-а, — выводили девицы положенную при шитье песню. Седой дядька, закрыв глаза и отрешившись от всего земного, искусно подтренькивал им на балалайке. Царевна, сидящая напротив на мягком табурете, морщила лоб, ноздри её раздражённо раздувались. Внезапно она швырнула шитьё на пол и вскочила со стула.