И все начинается снова, или Тысяча первая сказка о Ходже Насреддине

Ишак – глупое, нечистое животное, то ли дело слон… Он помнит слона, его гигантскую толстую ногу, вознесенную вверх под бешеный свист толпы, помнит собственные слова: «Лучше отдайте ему своего визиря, о, досточтимый эмир! Ведь я тощий, как иголка, ваш любимый слон занозит мною ногу, заболеет и помрет, а визирь круглый, гладкий, и, будучи раздавленным слоном, не причинит ему никакого вреда!» Он только не может вспомнить имен – ни эмира, ни слона, ни визиря… ни даже того, опустил ли слон ногу в итоге.

Все прячут обжигающе-перечные языки пламени, волнами наплывающие под веки, стоит ему только задуматься об этом.

Ишак ревет, пропуская соседнюю арбу. У арбакеши смутно знакомое лицо, того самого эмира, который пообещал ему один серебряный динар и нарушил свое обещание, выдав сто. Кажется, его звали Тимур, и жители Бухары боялись его почище, чем ангела Азраила. И это понятно – ведь Азраил далеко, за скрытыми облачно-белым замком небесными вратами, Тимур же – идет по земле, чуть прихрамывающей походкой, точно низверженный с облака ангел… и за плечами его – воинство земное.

– Ходжа, мне приснился сон, будто бы я – сам сатана!

– А на кого же он был похож?

– На кого? Ну, больше всего сатана походил на ишака!

– Ты ошибаешься, повелитель. Ты напугался во сне не сатаны, а собственной тени!

…Тимуру снится ишак. Ишаку снится Ходжа. Ходжа видит во сне ангела Азраила с крылами черными, как расплавленная смола, и сожалеет, что не может проснуться.

Азраил с трудом проталкивается сквозь густую толпу, склоняясь над месивом из свежего мяса и размолотых в кашу костей, крылами задевая тяжелую ногу слона, выдергивает из-под нее – воздушно-легкую, как туман над арыком, душу заблудшего Ходжи. Рывком ставит на ноги. Отчитывает – за обезьяньи прыжки в медресе на сложенных стопкой коранах, за обманутого муллу, за намаз, пропущенный Ходжой – уже до кучи. Ходжа стоит перед ним, смиренно свесив на бок невесомо-прозрачную голову, и хитрая обезьянья усмешка прячется в его бороде.

Ангел топорщит крылья, пожимая плечами, толкает его со всего размаху в грудь каменно-твердым перстом. Задыхаясь, Ходжа падает вниз, в расступившуюся под ногами леденяще-черную бездну… и пролетает насквозь, точно камень через толщу воды, и приходит в себя, верхом на ишаке, с тяжеленным мешком за плечами, доверху набитым пудрой, нитками, бусами и жевательной серой.