Лес проклятых

Сестры не будут меня искать.

— Что тебе нужно?

Женщина перешагнула через брошенное копье, почти уткнулась грудью в кончик лезвия.

— Клянусь духами предков, у меня нет злых намерений.

— В этом лесу нарушили столько клятв и солгали стольким богам, что слова давно обратились в пустой звук, — проворчал малиец, но оружие отвел, позволяя приблизиться.

Ее руки неловко легли ему на плечи. От незнакомого ощущения чужой ласки горбун непроизвольно вздрогнул. Теплые губы робко коснулись его губ. Налетевший порыв ветра шелковистой прядью огладил мужчину по щеке: и он обратил внимание, что ее волосы распущены.

Мгновение, и она отступила. Опустила лицо, стыдливо пряча глаза, рука нерешительно замерла около пояса.

— Это благодарность за вчера. Если ты против, я уйду. Но могу и остаться...

За бесконечную череду лунных ночей она была не единственной его женщиной, но первой, кто пришла добровольно. Не добытым в битве трофеем, более не доставлявшим даже краткого удовлетворения, но драгоценным даром, на час возвратившим давно утраченное умение наслаждаться жизнью.

Для Юки не существовало ни горба, ни косоглазия… или то постаралась ночная тьма, спрятав самые неприглядные детали?

Гнулась к земле рябина под тяжестью горько-сладких ягод. Шуршала опавшая листва, служившая ложем разгоряченным телам.

Дочь далекого острова была покорной и требовательной. Страстной и безразличной. Гордой и самоотверженной. Нежной и дикой. Загадочной и доверчивой. Слабой и сильной. Обманчиво хрупкой. Она была разной. Но главное она была. Рядом с ним.

Жалась к земле трава под порывами промозглого осеннего ветра. Тоскливо ухал филин. Мчались над вершинами елей рваные клочья облаков, то пряча сердито багровеющую луну, то вновь позволяя ей лицезреть дерзость смертных. Угрюмо, обещая неминуемую расплату, молчал затаившийся лес.

Юки хотела запретного тепла. Пастух разделил ее желание. В украденные у войны часы для них прекратил существовать весь мир.

***

Ночь шестая

Шорох палой листвы сопровождал его бег. Укутанная облачной вуалью луна освещала его, когда он пересекал поляны или просеки.

Пастух спешил.

Впервые жизнь обрела смысл. Юки ждала. При воспоминании о ее объятиях, серых глазах и умелых губах в груди разгорался пожар.