Международный инцидент

Какая теща?

      — А вы это ей докажите, — мрачно ответил Станислав, понимая, что если даже промзона никуда не денется, то и он тоже, — и почему как инцидент, так сразу я?

      — Родина на тебя смотрит! — Соколов попытался продемонстрировать военную выправку и скосил глаз на висящий на стене герб, на котором двуглавый орел судорожно сжимал в лапах крест и кадило. — Тут дело деликатное. Дипломатическое! Не Петровича же я пошлю!

      Петрович, чья макушка на мгновение показалась из-за бастионов папок, согласно угукнул. Бывший боцман, простой и прямолинейный, как освященный лом, с деликатностью и впрямь не дружил, хоть и слыл пацифистом. Главным своим аргументом Петрович полагал доброе слово, которым мог без всяких дополнительных экзорцизмов изгнать любого демона и упокоить высшего вампира. О том, что к доброму слову обычно полагался удар пудовым кадилом, история и отчеты умалчивали.

      — А ты у нас интеллигент, — продолжил между тем агитационную работу Федор Григорьевич, — филолог! — последнее и вовсе прозвучало обвинительным приговором.

      — Лингвист, — оскорбленно уточнил Станислав.

      — Тем более! — Соколов со значением воздел палец к потолку и сунул Стасу в руки тонкую папку. — Знакомься.

***

      Хуже утра понедельника может быть только утро вторника — в верности данной утренней приметы Станислав убедился уже на следующий день, когда мерз на перроне в ожидании запаздывающего поезда, который должен был привести из столицы тот самый «международный инцидент». «Инцидент», если верить письму из столицы, являлся аж целым эльфом, коему надлежало оказывать всяческое содействие. В чем это самое содействие заключалось, длинное письмо умалчивало, однако грозилось всяческими карами, лишениями и разборками с Кельтским бюро. Последнее вместе со своими друидами являлось всеобщей головной болью, и связываться по доброй воле не хотел никто: чего стоили недавние скандалы о запрете на использование серпа как символа, видите ли, то исконно друидский элемент и пользоваться им иначе как для срезания омел — страшное кощунство.

      Размышления о высокой политике прервал гудок подъезжающего поезда.