Голубиное перо свободы

Перья были упругими и жесткими, они пахли речной водой и свободой. Неуловимый серый, почти перламутровый свет исходил от них.

Но мать сурово поджала губы. И взгляд ее сделался ледяным, как будто Марис собирался взять в руки паука или дохлую мышь. И тех, и других он не раз приволакивал домой, просто чтобы позлить родителей и дворецкого, и до сих пор не решил, кому более всего он хочет досадить.

— Оставь его, Летисия. Лучше смотри!

Отец расчехлил охотничье ружье. Блеснули на солнце серебряные насечки на резном прикладе. Быстро прочистил шомполом стволы, насыпал пороху из рожка. Ветер унес прочь кислый тревожный запах.

— Неужели вы сделаете это, Георг?

— Разумеется. А вас что-то смущает, моя дорогая?

— Нет. Но при ребенке…

— Вы собираетесь до свадьбы держать его подле вашего кринолина?

Мать отвернулась. Она не терпела, когда отец с ней так разговаривал. Произнесла шепотом, едва слышно:

— Немного доблести в том, чтобы идти с огнем и железом против того, кого ты можешь убить и так, просто щелчком пальцев.

— Убийство, моя дорогая, не следует обставлять чудесами.

Птицы парили вокруг. Задевали крыльями алый шар. Гондолу качало от сильных и резких взмахов.

Отец вскинул ружье.

Грохот. Крики. Перья и птичья кровь. Алый шелк воздушного шара лопнул, опадая вниз, как маковые лепестки. Марис зажмурился в страхе. Вырвавшийся наружу горячий воздух швырнул их в сторону, мать упала, ударилась грудью о борт гондолы.

Они неслись к земле, слепые, утонувшие в алом свете, в котором было так мало солнца и так много крови.

Сколько лет прошло. Но Марис до сих пор считает: отец был прав. Для убийства совсем не нужны чудеса.

***

Сшитый из разноцветных полос шатер установили, как всегда, за городом, на широком пустыре – выгоревший за две недели яростной июньской жары луг тянулся до самого берега Аарры, обрывистого, заросшего тополями. Там было тенисто и прохладно, там любили собираться по вечерам мальчишки: жгли костры, жарили на тонких прутиках хлеб, рассказывали страшные истории. А днем под тополя приходили с окраинных улочек мамаши с младенцами. Сидели на траве, покачивали кружевные люльки.

Теперь привычный порядок вещей был нарушен, но никто из горожан особенно не жаловался. Цирк же – развлечение, праздник. Пестрые флаги, музыка, танцы после представления, лакричные леденцы на палочках, карусели для детворы.

Очередь за билетами была похожа на длинную змею, вместо головы у которой была полотняная палатка, раскрашенная и увешанная афишами.