Мизерикорд

Строчки на конверте скакали вверх и вниз, как столбик градусника при малярии, к тому же в подъезде было темно. Зимой светает поздно, а лампочки, не дожидаясь ушлой шпаны, давно поскручивали и выменяли на сахар предприимчивые соседи. Татьяна с трудом определила, откуда депеша. А когда определила, вскрывать конверт и вовсе расхотелось.

Военный комиссариат не мог писать ей о ком-то другом. Значит – о Мишке.

Мишка был ей как младший брат. Между ними было четыре года разницы, но это имело значение только тогда, когда он первый подошел к ней.

Был солнечный майский день, весь университет собрался на футбольном поле на какой-то праздник. Старшекурсники – и Татьяна в их числе – кучковались под деревьями на краю поля. Там хотя бы не так солнце палило. И в какой-то момент она обернулась и увидела его – идущего к ней по ровной траве, напряженного и злого. Он подошел и, стиснув кулаки, как будто подчиняясь чьей-то злой воле, заявил: «Я тебя люблю».

Потом Татьяна узнает, что он сделал это на спор, и сначала будет дуться, а потом простит.

И они станут жить вместе в Татьяниной квартире, и она привыкнет к нему. Скажет себе бессчетно, что никому, кроме него, и не нужна, и смирится. А потом начнется война, и Мишка уйдет на фронт, а она будет тихо ненавидеть себя за то, что отпустила.

Она не может сейчас это читать. Ей еще целый день работать, с людьми общаться, с детьми… а чем они виноваты? Она прочтет вечером, когда останется одна в пустой нетопленой квартире, и можно будет рыдать, уткнувшись лицом в вытертую до матерчатой жесткой основы бархатную подушку на диване.

Вися на подножке переполненного трамвая, а потом, сидя у ледяного окна, зажатая чужими локтями и коленями, Татьяна тупо пыталась понять, за что на нее это все свалилось и, главное, что теперь делать. Нельзя было Мишке на фронт идти, это сразу было ясно как пень, таких дураков всегда первыми и подстреливают. Но если не явиться в военкомат по повестке, то тамошние сидельцы не ленивы и припрутся к тебе сами. Еще и вломят — “за укрывательство от исполнения государственного и гражданского долга”.

Нет, с литературным языком тоже какая-то муть произошла, нормальные люди так не говорят, не пишут и, уж конечно, не думают.

Сквозь морозный иней на стеклах проплывали в утренней сизой дымке улицы, розовая мгла стлалась над виадуками Краславинского вокзала. Деревья стояли сонные, над каналами висел молочный, густой пар. С открытой трамвайной площадки тянуло мазутом и стоялой водой.