Холодный дом

В проёме анфилады появились человеческие фигуры. Пятеро. Судя по предварительным оперативным данным, вся группа «Свобода и совесть». За считанные мгновения ротмистр успел их разглядеть и сопоставить увиденное со словесными портретами, полученными ранее.

Вот Глеб Лашкевич. Светлая кудрявая борода и длинный шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи. Руки в карманах, где наверняка спрятано оружие. Барбара Руцинская в шапочке с вуалью прячет руки в каракулевой муфте. Не красавица, но о таких говорят — что-то в ней есть, какая-то изюминка, притягивающая мужчин.

Соломон Минц надвинул шапку пониже и поднял воротник, но химика выдавал крупный нос и поблескивающие стёкла в тонкой оправе. Еремей Тихий оказался рыжим и круглолицым, небольшого роста. Именно он держал в руках фонарь. Видимо, Лашкевич решил, что на более сложную работу бывший семинарист не способен. Наконец, Родион Сальков. Широкоплечий, рослый. Он замыкал группу, держась на пару шагов позади Тихого. Весьма разумно, если опасаешься внезапного нападения.

Не долго думая, Мещеряков выстрелил в фонарь. Осколки стекла и горящие капли керосина разлетелись по сторонам, падая на одежду бомбистов.

— Руки вверх! Оружие на пол! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!

Террористы выхватили револьверы. Кроме Минца, присевшего и закрывшего голову руками, и Тихого, сбивающего пламя с шубейки. В это же мгновение Пафнутий открыл кожух «летучей мыши», осветив противника, а Степаныч и Мещеряков начали стрелять.

Ротмистр видел, как упал Глеб Лашкевич.

Дёрнулся и скорчился Сальков. Еремей Тихий растянулся на полу, держась за ногу и подвывая. А потом комнату затянуло пороховым дымом, который выедал глаза.

Пуля ожгла Мещерякову щёку. Он вытер кровь о бекешу, а когда поднял взгляд, то сквозь слёзы от едкого дыма увидел лежащего неподвижно Лашкевича и извивающегося от боли Тихого.

— Все целы? — спросил он у своих.

— Бог миловал, — ответил вахмистр. — Ни царапины.

— А меня, кажется, в плечо, — сдавленно проговорил Пафнутий.

— Степаныч! Посмотри рану! — приказал Илья Павлович, а сам прошёл к бомбистам. — Оружие есть? — Наклонился над Тихим, держа револьвер наготове.

— Нога... — простонал Еремей. — Ой, нога моя...

Ротмистр легонько пнул его.

— Я спросил — оружие есть?

— Нету! Ой, нога болит!

Мещеряков похлопал террориста по карманам, проверил за поясом штанов. Не врёт. Правда, безоружный. Да такому дай револьвер — или себе ногу прострелит, или тому, кто будет рядом.