Контрмарш для Трёх Миров

Авдотья на подхвате: то подержи, сё отнеси, да не урони, да не попорть, да не напачкай. Авдотья к этим окрикам привыкла, будто к воробьиному чириканью: орут — и пусть себе орут, ей-то что. Так и носится всё утро от дверей в горницу и обратно, на улицу и нос высунуть некогда — во двор Лукерьины сокровища подружки таскают. А тут раз — и кончились богатства, опустели сундуки, и Васёк с Леонтием, Лушкины братья, поволокли их во двор обтирать скипидаром, чтобы клопы не завелись. Тут и вышла Авдотье передышка.

Ерофей Зарубин чтобы не мешаться в бабьи дела, сидел всё утро в горнице, попивал чай да следил глазами, как таскают туда-сюда дочерино приданое.

Благодатное время для свадьбы: Пасха прошла, сборы на учения только через три недели, ночи светлые, самые для гуляний подходящие. Прежде чем закрутится суета с новобранцами да приедет начальство из округа, хотел Ерофей сбагрить старшую дочку, перевалить заботушку на плечи свёкра да молодого мужа. Крапива эта Лушка, язва, а проку в доме никакого. Ни сготовить, ни пошить — руки-крюки, зато ссор да крику каждый день с излишком. Вот пускай с ней отныне Митяй Белокрылов валандается, а будет молодая жена свой норов выставлять — может и плёткой от батюшки-свёкра полакомиться, Лаврентий Белокрылов, Митяев отец, на руку тяжек…

Вспомним старого сослуживца Лаврентия, вечно дымящего дорогим табаком, Ерофей заодно припомнил и дело, что за суетой приготовлений к свадьбе из головы вылетело. Васюха-то на выгоне без курева сидит второй день! Вчера ещё хотел сгонять к нему младшего сына, да закрутился, а теперь и послать некого — сыновей мать к работе припрягла.

Из светёлки высунулась мордашка Авдотьи — вынырнула вдохнуть свежего воздуха после нафталинной вони от сундуков. Ерофей просветлел лицом, поманил девчонку:

— Авдоха, бери вот кисет, — в худую лапку лёг плотный духовитый мешочек, — топай до Васюхи, отдашь да поклонишься: Ерофей Терентьич, мол, прощенья просит, запамятовал его нужду, свадьбу готовит. А как дочку выдам, скажи, как обещался, справлю ему седло новое.

Это пусть не сомневается, моё слово кремень. Запомнила?

— Запомнила, Ерофей Терентьич, — кивнула Авдотья. — Сей, что ли, час бежать?

— Ну, чего тянуть-то. Да не болтайся там зазря, отдашь — и назад, работа для тебя будет.

Авдотья снова кивнула и впервые с самого рассвета вышла на широкий зарубинский двор. Солнце окатило её жарким светом, она даже зажмурилась, из полумрака попав сразу в этакое сияние.