Лес проклятых

Непослушными руками обломал покрытые инеем ветки, выбил искру — окоченевшие пальцы едва удерживали огниво. Напитанное водой дерево занималось с трудом, рассерженно шипя и плюясь клубами белого дыма, но, в конце концов, разгорелось. Спасительный жар проник под кожу, растапливая острые льдинки, в которые превратилась кровь. О том, что свет его выдаст, горбун больше не волновался: в какой-то момент смерть в неравном бою показалась предпочтительнее вытягивающему силы холоду — и единственное, о чем он действительно сожалел, это об отсутствие котелка.

Преследователи не заставили себя ждать. Забавно устроены люди: те, кто еще пару ночей назад с радостью перегрызли бы друг другу глотки, объединились против дерзкого выскочки, не признавшего выбор большинства. Кто не уподобился всем, всеми же и преследуем

Свирепо взвизгнул рассеченный воздух. Короткая стрелка ударила в костер, расшвыривая угли. Пастух спешно отполз за склон, выругался: ослепленные светом глаза почти ничего не различали. Следующий выстрел качнул ветку над его головой.

Горбун пригнулся ниже, сгреб грязный, перемешенный с землей снег и бросил в огонь, гася его.

Темнота дала небольшую отсрочку, но уже спустя пять минут на берег выбрались первые преследователи. Малиец попытался встретить их у воды, но арбалетчики не дремали, отогнав его за ель. Ксифос принял удар, отбил второй. Свистнула над самым ухом стрела — лучник поспешил, но снова, скорей всего, так не повезет. Секундная рассеянность стоила Пастуху царапины на плече.

Противники прибывали, оттесняли его к дальнему краю, пока в обуви снова не захлюпала вода.

Среди оскаленных рыл мелькнула морда Ярги, серебристые узоры кого-то из «выживших» после штурма белой крепости хризантем, может быть, даже Юки. Пекло и щипало в десятках местах.

Очередной удар Пастух отбивать не стал — в последний миг опустил оружие, ища взглядом стыдливо спрятавшуюся среди туч луну. Что, стерва, довольна?! И та на мгновение подмигнула: вполне.

***

Ночь двенадцатая

Пастух смотрел на мальчишку, тот таращился на горбуна, и синие глаза в обрамлении пушистых, «девчоночьих» ресниц ширились от ужаса.

— Молчи!

Пастух успел зажать мальцу рот, превращая крик в сдавленное мычание. Оглянулся через плечо, но, кажется, их не услышали. Облава искала след в стороне, так что в зарослях лещины было пока безопасно.

— Не шуми, и я не причиню вреда. Понял, кивни.

Мальчишка дернул головой, что горбун посчитал за знак согласия. Осторожно выпустил, и тот поспешил отползти подальше.