Наум Заревой - осиновый кол в руке революции

Наум Заревой - осиновый кол в руке революции

Константин Чиганов

Царский сон. Начало историй.

Константин Чиганов

Царский сон

Старый крейсер, ветеран Цусимы, четко рисовался высокими мачтами и тремя длинными узкими трубами в пасмурном осеннем небе. На грот-мачте полоскался красный флажок, совсем крохотный отсюда.  Молодой человек в военном без знаков различия опирался о парапет, гранит холодил локти даже сквозь шинель и гимнастерку. 

Странно выглядела в столичной промозглости, среди чугунных решеток и снулых львов, выгоревшая от нездешнего солнца желто-зеленая фуражка без кокарды, а лицо под нею, молодое, скуластое, голубоглазое, с небольшими пшеничными усиками, ничем особенно не выделялось: служака как служака, из простых.

Об этом подумал начальник патруля, шедшего по набережной. Патруль невелик: вчерашний студент, рыжий, кудрявый и в ужасно несолидных веснушках, в буром гражданском пальто, перепоясанном ремнем с кольтом, и дюжий матрос в черной форменке, из-за плеча царапал небеса штык винтовки, широкую грудь пересекали пулеметные ленты, для форсу больше.

 Документы, именем власти советов! – слова эти юный начпатруля произнес с явным удовольствием. Держите, власть, – военного вида человек отдал затрепанную книжицу. А не из офицерья? – вмешался матрос, внушительно шевеля бровями. Вот только его маленькие голубые, как васильки, глаза никак не принимали грозного выражения. Унтер, отставной, – сказал начальник патруля, возвращая документ.

. Не из тех, кто в морду нашего брата? – насупился матрос. Этого у нас на фронте не водилось, – ответил человек, укладывая книжицу во внутренний карман, – сегодня ему в морду, завтра в атаке он пулю в спину.  Ваш кораблик? Хорош. Ага, крепкая старуха, – матрос поправил бескозырку с золотыми литерами «АВРОРА», невольно ухмыльнулся. – Как неделю назад ух и дали из бакового... холостым, боевой тут бы все развалил к хренам собачьим. Прощай, временные, так, ну и ясно. По шапке.Он даже перестал подозрительно таращиться на темные следы от споротых погон на шинели встреченного.

Патрульные прошли дальше, матросские ботинки цокали подковами, на вечерней набережной начал крапать дождик, и новоприбывшему стало грустно, захотелось укрыться в теплом или хотя бы сухом доме. Он мысленно выругал себя за «няньченность», месяц с фронта, а уже изнежился.